– Только не злись, – и сам сверлю взором густое серое полотно,  нависшее над нашими головами, да растираю заледеневшие ладони, зудящие от желания надавать себе по щекам за неуместную говорливость. Раз уж девушка не решилась… Только и знает, что шумно выдохнуть, потопать ногами, сбивая с подошвы снег, и потянуться к проржавевшей ручке,  прикрученной к хилой двери, выкрашенной ещё в прошлом столетии в холодный синий цвет:

– Уже злюсь, – глядя в глаза, под скрип таких же ржавых петель.

– Нашёлся тут ресторанный критик! – под приветственный лай ринувшихся к дверям подопечных.

– Попрошу Пермякову, чтоб она тебя налысо обрила! – под мой смех, настолько беззаботный и искренний, что и самому дико – оказывается, я умею смеяться.

Саша

Злость? Нет, скорее страх, холодными лапами сдавивший грудь, впившийся острыми когтями в сердце, сковал тело и до самого вечера не хотел отпускать. Ведь незнакомец прав… Как и отец, взявший за правило несколько раз в месяц бросать своё коронное «прогоришь». Словно без этих его предсказаний я не чувствую всё ближе и ближе подбирающийся ко мне фееричный провал.

– Итак, – резко толкаю дверь в кухню, вынуждая соседа вздрогнуть от неожиданности, и на мгновение стопорюсь, удерживая в пальцах холодную дверную ручку.

 Полдня прошло, а к его новому образу до сих пор не привыкла! Словно впервые вижу его такого домашнего, почти родного, ведь таких совместных вечеров у нас за спиной куда больше, чем с тем же Васнецовым… А с этим коротким ёжиком на голове, с аккуратно оформленной бородой – уж слишком он незнакомый незнакомец получился…

– Ты, значит, у нас ресторанный критик, – беру себя в руки и, шагнув к столу, выдвигаю единственный пустой стул, тут же пригвождая его к месту своей миниатюрной фигуркой. – Может, тогда и совет дельный дашь? А-то обрисованные тобой перспективы мне теперь покоя не дают.

Ведь не хочу на дно. Не хочу прогореть. Не хочу, чтобы это его «не спасти» обрело вполне чёткие формы – пустое помещение, выветрившийся из кухни аромат Сенькиной сдобы, и четыре клуши, прижавшиеся друг к другу на тесном диванчике в коридоре Центра занятости. И вовсе не потому, что боюсь статуса безработной, а потому что это крохотное кафе, можно сказать, воплощённая детская мечта! Не такая радужная, слегка подкорректированная, ведь молоденькой студенткой кулинарного техникума я рассчитывала как минимум на собственный ресторан, но всё же… Это моя синица и отпускать я её не хочу!

– Саш, – а мужчина хмурится. И даже это он делает по-новому – лоб полосует глубокая складка, на ухоженных щеках проступают желваки, губы вытягиваются в прямую линию. – Я ж это так ляпнул… Откуда я могу знать, как вести дела?

Как это?!

– А может ты бизнесмен? – сегодня, благодаря Таниным стараниям он уж больно на него похож. А что футболка Ванькина весь вид портит, не беда. Главное ведь ум, пусть временами и отказывающийся выдавать необходимые ему ответы! Потому и подаюсь вперёд, с надеждой взирая в его чёрные омуты:

– Мы не можем исключать такой возможности. Иначе ты бы даже анализировать не стал, почему у меня клиентов по пальцам одной руки пересчитать можно.

– Анализировать, – он горько ухмыляется, отставляя чашку с дымящимся чаем, и, побегав глазами по стене за моей спиной, вновь переплетает наши взоры. – Когда сосед сверху смотрит свои мелодрамы, врубая ящик на полную, я действия главной героини тоже анализирую. Так что ж я теперь психолог?

– Возможно, – что вряд ли, ведь память о том, как неуклюже он подбирал слова, пытаясь меня успокоить, ещё жива. – И потом, я лишь совет прошу… Это ещё не значит, что я ему последую.

Задумался. Потянулся к сахарнице, отсчитал полторы ложки песка, и теперь, неторопливо размешивая, улыбается одними глазами:

– А если разоришься?

– Да я уже банкрот! Месяц, максимум два и пойду устраиваться в столовую.

Куда меня вряд ли возьмут, ведь соискателей в наше время и без таких неудачниц, как я, хватает. А значит что? Теперь меня выручать нужно. И пусть это совсем мне не свойственно, но загнанная в угол я на крайний шаг иду:

– Ты мне должен. Я тебя дважды спасла, – произношу со всей серьёзностью, теряясь под блеснувшим странным огнём тёмным взором, и слегка покраснев от собственной наглости, решаю смягчить ситуацию виноватой улыбкой. Выходит глупо, по-детски, но обижаться, похоже, мой собеседник не собирается:

– Значит, долг с меня требуешь?

– Вроде того, – подпираю кулачком пунцовую щеку, а он руки на груди складывает. И смотрит так долго, внимательно… Аж мурашки по рукам ползут.

– Ладно, – и тут же бросаются врассыпную, когда его лицо оказывается непозволительно близко. – Только за нож не хватайся.

– С чего бы…

– Щадить не буду.

И то правда. Не пытается даже. Отпив остывший чай, морщится, с трудом проглотив неприятное пойло, и, глянув на меня исподлобья, приступает к инквизиции:

– Директор не моет вытяжку, не натирает барную стойку, не бегает за своими работницами, умоляя их вернуться на кухню. Иначе это не директор, а простая уборщица. Ты уборщица, Саш? – я пристыжено мотаю головой, жалея, что не озаботилась стаканом воды для себя, и тяжело сглатываю вставший в горле ком. А он кивает:

– Тогда возьми за правило: ты говоришь, они делают. Не делают, караешь рублём.

– Уволятся же?

– И к лучшему. С ними всё равно далеко не уедешь.

Возможно… Только пока он распинает Аленкины способности к готовке, уверяя, что её отбивные сгодятся лишь на корм собакам, я вспоминаю, как когда-то Сеньку на работу приняла. Живую, активную, талантливую… Она ворвалась, как вихрь, пихнула мне под нос корочку, зашелестела пакетом и словно одного диплома мало, выудила из него кусок свежеиспечённой шарлотки. Так и взяла её, сражённая лишь одним ароматом…

– Подожди, – спустя двадцать минут, прерываю разговорившегося незнакомца и удивлённо вскидываю брови, – что значит столы убрать?

Это что ж за кафе?

– Установи один вдоль окна, прикупи барные стулья. Люди смогут любовать улицей, а у тебя освободится место в зале, – произносит со знанием дела и, подхватив салфетку, рисует на ней корявую схему. Понятную, но корявую, только какое мне дело до его художественных способностей, если он так много болтает, что я с трудом поспеваю улавливать? Хмурюсь, тихонько злюсь, а когда он добирается до меню, и вовсе принимаюсь за ним конспектировать. Недолго, исписав лишь пару тройку полупрозрачных листов, чтобы под его рассуждения о необходимости сократить меню вдвое, застыть и уставиться в его преобразившееся лицо.

– Ты меня удивляешь, мистер Икс.

– Чем? – он улыбается, как мальчишка, впервые заслуживший похвалу от учительницы, и, устроив локти на столе, заглядывает в мои каракули.

– Этим, – а я в них пальцем тычу. – Для избитого бандита, вскрывающего гаражи, ты слишком умён.

– Разве? Странно, что тебе брат не подсказал. Он вроде ничего, головастый, – мужчина беспечно пожимает плечами, а я, задумчиво склонив голову набок, терзаю зубами кончик шариковой ручки.

– Мозговитый, но в мои дела не лезет.

– А этот твой? – зачем-то кивает на дверь, но прежде, чем до меня успевает дойти, кого он имеет ввиду, хмурится. – Прости, не моё дело.

Действительно. Личное мы не обсуждаем – я молчунья, у него кроме Герды ничего личного нет. Только стоит ему это произнести, как механизм сам собой запускается – скулы окрашиваются румянцем стыда, раненое сердце тихонько подпрыгивает, глаза сами собой утыкаются в салфетку, а чёртова ручка решается дописать оборванное предложение.

– Думаешь, доставка единственный способ устоять? – надеясь, что хотя бы голос мой не дрожит, перевожу тему в мирное русло, а когда верно оценивший моё смятение мужчина с двойным энтузиазмом принимается расписывать перспективы, против воли Мишу вспоминаю. Мишу в спальне, Мишу на пороге моей квартиры, холодно уличившего меня в беспросветной глупости и бабской наивности, Миша на полу родительской кухни, с расквашенным Ванькой носом… Ведь не помогал. Знал всё, но ни разу не предложил помощи, воспринимая мою работу не иначе как баловство. Ну, кашеварит и ладно, ну, спасает собак… Главное, что в спальню пускает и не компостирует мозги, когда насытившись, он из этой спальни уходит.